Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

же, где учился летать). Вокруг него возникает особая микросреда, внутри которой люди перестают стремиться к личной выгоде и ведут себя экономически иррационально – все хотят не получить что-то от него, а дать, подарить, преподнести, пожертвовать ему что-то.

В сюжете о гагаринском приземлении обычно акцентируют историю о неточно зафиксированном месте, о том, замкнул он круг вокруг Земли или не замкнул, о лжи с катапультированием – однако всё это мелочи, на которые могут обращать внимание лишь те, кто сознательно не хочет понимать, о какого рода событии идет речь. В конце концов, никто не устраивал воскресшему Христу или укравшему огонь Прометею пресс-конференции относительно того, как именно они вернулись из мира мертвых и с Олимпа соответственно, – в спускаемом аппарате или катапультировались в какой-то момент? Нелепо подменять метафизические проблемы инженерными; и глупо не заметить происшедшей трансформации, не увидеть, что, по сути, из старшего лейтенанта Гагарин превратился ни в какого не в майора, а в гения, в художника, в творца, в существо, способное преобразовывать духовные свойства окружающей среды. Такого рода заявления могут показаться неуклюжими метафорами биографа-халтурщика, некритически усвоившего формулировки из советской пропагандистской литературы; однако если у каких-либо событий есть не только буквальное значение, но и “высший смысл” – то, уж конечно, это именно тот случай. Сюжет о гагаринском приземлении годится не только в качестве материала для отчета Госкомиссии.

Православная Пасха в 1961 году праздновалась 9 апреля.

12 апреля, соответственно, было средой Пасхальной недели. Разумеется, важно не то, что была среда, а то, что была весна, что было утро, что он упал на пашню – ну да, как проросшее зерно, как вернувшееся солнце, как воскресшие Осирис, Адонис, как Христос; невозможно не обращать внимания на всю эту удивительным образом совпавшую символику, на то, как фантастически ловко он, среди прочего, вписался в календарный миф о возвращении-воскрешении. Во всем, что происходило под Смеловкой, была не только пронзительная новизна, но и присутствовало странное ощущение дежавю, чего-то уже однажды происходившего; слишком много совпадений. Полет был своего рода распятием, а возвращение – Пасхой. И все это движение растревоженных масс – тоже, некоторым образом, напоминает “явление Христа народу”; да даже запрет сразу после приземления на поцелуи – на что, в сущности, это было похоже? Правильно: где-то мы это уже слышали. Noli me tangere[32].

Если вы полагаете, будто все эти подозрительные совпадения – тоже “умер” и “воскрес” весной, тожe сын плотника – никому не приходили в голову, то вы ошибаетесь.

Гагаринское перемещение “на небо” и обратно стало объектом пристального внимания не только конкретных элит (научной и военной), но и народа в широком смысле. Возможно, сегодня кому-то кажется, что “в народе” Гагарин воспринимался исключительно как материал для частушечников: “Я сидела на Луне, чистила картошку, вдруг Гагарин прилетел, заиграл в гармошку”. Однако не надо быть семи пядей во лбу, чтобы обратить внимание на то, как легко известная триада “Циолковский – Королев – Гагарин” накладывается на христианскую тернарную модель “Отец – Сын – Дух”; и, конечно, люди подмечали эту озадачивающую “рифму” – и, размышляя о феномене Гагарина, учитывали ее. Для тех, кто имел желание покопаться в “совпадениях” поглубже, открывались самые широкие возможности. Анна Тимофеевна и Алексей Иванович – как Мария и Иосиф; немцы в Клушине – как Ирод; переезд в Гжатск – как бегство в Египет; а уж до чего похож был воздвигнутый на месте приземления “временный обелиск”, с фотопортретом товарища майора, на кенотаф – лучше и не вспоминать. Авторы распространенных в СССР бессовестно китчевых палехских миниатюр “о Гагарине” просто артикулировали, на самом деле, то, что все интуитивно и так чувствовали. Мало кто имел возможность заявить об этом вслух – но подсознательно все понимали, на что все это похоже. На что-на что? На то, что история с умершим и воскресшим существом повторилась в России.

Безусловно, никто из тех, кто, увязая в ледяной грязи, несся к месту приземления, не имел представления ни о чем подобном. Также вряд ли можно списать их ажитацию, их животную радость только на левитановское сообщение по радио о “человеке на борту”; мало ли о чем сообщают по радио; да и там ведь не объясняли самое главное – а зачем он летал в космос? Какой во всем этом смысл?

Смысл, несомненно, был, и в том числе прагматический; но невозможно ведь объяснить ликование жителей Энгельсского района прагматичностью – хотя теоретически они могли бы радоваться Гагарину потому, что счастливое приземление этого человека означало, что их внуки, скорее всего, будут общаться с ними посредством работающих через спутник мобильных телефонов и приезжать к ним на автомобилях, оборудованных спутниковой системой навигации “ГЛОНАСС”; или, допустим, потому, что раз Гагарин слетал и вернулся живым, то космос – покоряем, и теперь у человечества и у жителей Саратовской области тоже появился доступ к неисчерпаемой ресурсной базе; или потому, что если солнце возьмет да и остынет, то у них будет шанс эвакуироваться куда-то еще.

Так что же, спрашивается, они почувствовали, что такое спровоцировало их бег? Что им был этот космос?

У Василия Шукшина есть напоминающий платоновский диалог рассказ “Космос, нервная система и шмат сала”, в котором двое существ в оболочках деда и внука – один скептик, второй прозелит – пытаются нащупать, в чем же состоит “космический императив развития человечества” [4]. Они приходят к поразительному ответу – исчерпывающе объясняющему ажиотаж, возникший в момент гагаринского приземления:

“– А чего они туда летают? Зачем? <…>

Ну, во-первых: освоение космоса – это… надо. Придет время, люди сядут на Луну. А еще придет время – долетят до Венеры. А на Венере, может, тоже люди живут. Разве не интересно поглядеть на них?..

<…> Мы же еще не знаем, сколько таких планет, похожих на Землю! А их, может, миллионы! И везде живут существа. И мы будем летать друг к другу… И получится такое… мировое человечество. Все будем одинаковые.

– Жениться, што ли, друг на дружке будете?

– Я говорю – в смысле образования! Может, где-нибудь есть такие человекоподобные, что мы все у них поучимся. Может, у них все уже давно открыто, а мы только первые шаги делаем. Вот и получится тогда то самое царство божие, которое религия называет – рай”.

Еще полвека назад недомолвки компетентных органов, касающиеся нюансов приземления Гагарина, вписывались привередливыми экспертами в книгу о “космической лжи Советов” самыми крупными литерами из возможных. Тот факт, что Гагарин ударился о пашню не в капсуле, а ногами, на парашюте, катапультировавшись из металлического шара на высоте семи километров, стал поводом для стигматизации как самого космонавта, так и его “хозяев”: о какая бессовестная, какая аморальная ложь. Сейчас, даже если сдуть пыль с этого